Иван Васильевич снял шапку. В глазах у него закипали слезы. И хотя он не думал бежать, ему снова связали руки. Но он уже ни на что не обращал внимания. Он знал, что сейчас умрет, но даже эта мысль прошла стороной, не задержавшись в сознании.

Он чувствовал, как его толкали прикладами, видел, что офицер трясет перед ним шелковым полотнищем парашюта, но все это он воспринимал как во сне, оно казалось ему далеким и ненужным, лишенным всякого смысла. Он отвернулся и стал глядеть в лес, в котором он прожил пятьдесят лет и который так любил.

— Отвечать! — крикнул офицер. Он уже не мог говорить спокойно. — Партизан! Где штаб?

— Идите поищите, — сказал Иван Васильевич и опять стал глядеть в лес.

К нему подошел невысокий широколицый солдат в очках. Очень внимательно и деловито он оглядел его со всех сторон, даже легонько прикоснулся к связанным рукам и стал рыться у себя в карманах. «Ишь ты, словно доктор осматривает», — отметил про себя Иван Васильевич. Внезапно он почувствовал острую боль. «Доктор» перерезал ему бритвой ладони.

— Ти будешь говорить? — спросил обер-лейтенант.

«Доктор» еще раз провел бритвой. Потом еще.

Иван Васильевич молчал. «Доктор» вынул щипцы и стал сдирать кожу. Иван Васильевич не помнил, сколько это продолжалось. Когда его толкнули в спину, он пошел. Он знал, куда нужно идти, и старался ступать твердо. Он шел к своему дубу. Альма вылезла из конуры и, опустив морду, пошла следом за ним. Иван Васильевич остановился около дуба и повернулся лицом к дому. Тот уже горел. Огонь вырывался из окон и с треском бежал вдоль крыши.

— Альма, уходи отсюда, — сказал он собаке, и она послушно пошла в лес.

Обер-лейтенант стоял в двух шагах. Иван Васильевич глядел поверх его головы. Розовые блики рассвета еще не погасли, и небо казалось бескрайней степью с голубоватыми курганами облаков. У подножья этих курганов стояли дубы. Он посадил их очень давно, в тот год, когда поселился на этой поляне. Он ходил по всему лесу, отыскивал молодые деревца и бережно их выкапывал. И еще он мечтал на всех глухих заброшенных вырубках вырастить новые красивые рощи. И чтобы каждый человек мог взять полюбившееся ему деревце и посадить у себя. Деревья растут для всех, и они должны жить вместе с человеком, украшая его существование.

— Отвернись! — приказал офицер.

— Что, боишься смотреть в глаза?

Офицер выстрелил ему в грудь. Иван Васильевич шагнул вперед. Еще два выстрела опрокинули его на землю.

Каратели остановились в деревне Румянцево. К дому, где жил обер-лейтенант, каждую ночь приходила Альма. И над деревней до рассвета, не смолкая, несся надрывный, леденящий душу вой.

Повести

Радуга — дочь солнца

Глава первая

В этот день на деревенской улице было шумно. В Иваново приехали иностранцы: то ли какая-то делегация, то ли просто туристы, доподлинно не знал даже председатель сельского Совета. Деревня издавна славилась своими домами. Строил их в начале века для московских купцов подрядчик Сарыкин-старший — удивительный мастер плотницкого дела, эдакий деревенский Растрелли. Дома выглядели внушительно, отличались завидной прочностью и затейливой деревянной резьбой.

Гости пили молоко, щелкали фотоаппаратами и громко смеялись, видимо от удовольствия. Среди них выделялся полный бритый мужчина в темных квадратных очках и зеленой тирольской шляпе с петушиным (как определили деревенские) пером. Он ни на шаг не отходил от миловидной молодой девушки с рыжими волосами и разговаривал только с ней одной. На обратном пути они поотстали немного и остановились в бывшем барском саду, усевшись в тени старой груши. Рядом на большой поляне, где стоял когда-то барский особняк, местные ребята играли в футбол. Играли уже часа два, без перерыва, до полного изнеможения, решая, за неимением судей, спорные вопросы большинством голосов и криком. У левой штанги ворот, сделанных из кривых ольховых жердей, срубленных тут же на берегу речки, стоит вратарь Вовка Фирсов — маленький, черноглазый, с непокрытой стриженой головой. От нечего делать — мяч на той стороне поля — он прислушивается к разговору сидящих, но понять ничего не может: разговаривают не по-русски.

— Лимка! — зовет он защитника Леонида Дунаева, прозванного Марсианином за увлечение астрономией. — Послушай, Марсианин, о чем они говорят.

Дунаев прислушался. Мужчина говорил весело и увлеченно. Вот он вытянул руку и показал в сторону играющих.

— Говорят по-немецки, — после некоторого раздумья заключил Дунаев.

— А ты не понимаешь? — с надеждой спросил любопытный Вовка.

— Ты Сашке Бутусову скажи, он сразу разберет, — небрежно предложил Дунаев, давая этим понять, что если он сам и не знает языков, то это потому, что занят изучением других, более важных проблем.

— Смотри, смеются, несчастные, — ввернул Вовка любимое словечко. — У очкастого аж живот трясется.

— Ну и пусть смеются, тебе чего, — нахмурился Леонид.

— Это они оттого, что мы вместе с девчонками играем, — предположил Вовка. — Говорил, не надо в команду брать.

Вовка подумал и решил сделать исключение.

— Ну, Лидку ленинградскую еще можно, смотри, она Лешку Хаврошина обвела.

Не договорив, Вовка кинулся в ворота, а Леонид побежал навстречу мячу, стремительно катившемуся к воротам. Мяч вел Сашка Бутусов. Дунаев по опыту знал его коварные удары по воротам и заранее бросился наперехват. Бутусов вильнул в сторону и, крикнув: «Давай на ворота», — коротким пасом передал мяч Лиде Матвеевой, но она не успела ударить. Бутусов видел, как подлетел длинный Дунаев, за ним другие, и, поняв, что прорыв не удался, побежал назад, где среди множества ног, как загнанный зверек, бился мяч.

Сашка подоспел как раз в тот момент, когда Лида удачно вывернулась в сторону, и он с размаху столкнулся с девушкой, от чего страшно сконфузился и пробормотал, краснея:

— Чего на своих налетаешь?

Сашка не спеша вернулся на свою сторону. Но через минуту он уже мчался назад, разгоряченный и злой, увернулся от защитников и вырвался к самым воротам.

— Бей, Сашка, не водись, бей! — неистово заорали нападающие.

Не было случая, чтобы с такого расстояния, один на один с вратарем, Бутусов не забивал гол. Но на этот раз, как казалось ребятам, он непростительно мялся. Бутусова догнал запыхавшийся Дунаев. Сашка рванулся вбок и вдруг с силой ударил левой. Тяжелый, сырой мяч, не один раз побывавший в лужах, со свистом прошел мимо штанги и закрыл физиономию очкастого иностранца. На мгновение все замерли. Очкастый, лежа на спине, водил руками по лицу, отыскивая очки. У рыжей девушки